Братья Ткачёвы получили звания народных художников.
Во время Великой Отечественной войны Алексей Петрович Ткачёв работал на Урале, на заводе. С тех времён сохранился его рисунок, за который он стал лауреатом большой суриковской премии.
Сергей Петрович , старший брат, ушёл на фронт, был тяжело ранен. Не было надежды, что он выживет, в документах Минобороны до сих пор стоит отметка: "Рядовой Ткачёв погиб геройской смертью". Все 60 лет после Победы Сергей Петрович Ткачёв числился погибшим. Поэтому медали он получил только в год шестидесятилетия Победы, вручал их ему Владимир Путин.
Вот как сам о войне вспоминает Сергей Петрович Ткачев:
Война застала меня в Белоруссии, в городе Витебске, где я закончил три курса художественного училища и мечтал поступить в художественный институт. Война перечеркнула все планы. С первых дней я испытал все ее ужасы. Отец, глава семьи, авторитет которого был непререкаем, решил ехать в эвакуацию в город Свердловск вместе с заводом «Красный Профинтерн». 16 августа 1941 года эшелон, нагруженный станками, разным оборудованием, женщинами, детьми, рабочими, тронулся на Восток. Самые сильные впечатления от почти трехнедельного вынужденного путешествия по России стало то, что все, кто ехал с нами, ощутили громадность и необъятность родины. Нас встречал старший брат Серафим, которого не видели болеетрех лет. Отец с семьей остался обустраиваться в Свердловске, а меня с Васей Симка забрала к себе в Нижний Тагил. Он устроился токарем на военном заводе номер 63. Ему все не нравилось в этом городке. На душе тоскливо, опять порознь с Лешей, рисовать некогда. Да и до рисования ли, когда после 12-часовой смены приходишь домой и валишься, словно мертвый, на кровать. Было, к тому же, голодно. На призывном пункте скрыв, что имею бронь, решил идти в армию. А там будь, что будет. Важным этапом моей жизни стало пребывание в Львовском военном училище, эвакуированным в город Киров, куда направили учиться на офицеров ребят со средним образованием. Хорошо запомнился летний день 1942 года, когда всех курсантов по тревоге вызвали с занятий и построили на плацу. Начальник училища зачитал приказ Сталина «Ни шагу назад». На фронтах Великой Отечественной Войны нужна была серьезная подмога. И всех рядовых отправили на передовую. Я попал в 21 Гвардейскую стрелковую дивизию 5 отдельный пулеметный батальон прорывного действия. Война – войною. Но у многих из нас была какая-то и своя жизнь, независимо от службы. На фронте не расставался с альбомчиков, приходилось оформлять боевые листки, рисовать с натуры солдат. Мои рисуночки, сложенные треугольником, они посылали по полевой почте родным. Мой друг Миша Атаманов рассказал, что рисуночек, который я нарисовал, он проносил гимнастерки всю войну, пока не стерся. Жалеет, что не сберег. Листая чудом сохранившийся блокнотик военных лет, я обнаружил рядом с набросками солдат стихи Есенина про деревню, про клен заледенелый и многие другие записи. Этот блокнотик для меня – ценнейшая реликвия войны.
Из воспоминаний тех лет хорошо запомнилось вручение Гвардейского знамени. На громадном зеленом поле, на берегу Москва-реки, что под древним Звенигородом, выстроились гвардейцы, играл духовой оркестр. Из Москвы приехали писатели и артисты.
После этого памятного дня погрузили в вагоны пулеметы, лошадей… И сразу на передовую. Уже при выгрузке эшелона на станции Охват получили первое боевое крещение. Немецкие самолеты сбрасывали бомбы, на бреющем полете расстреливали все живое, что попадалось на путиПосле этого памятного дня погрузили в вагоны пулеметы, лошадей… И сразу на передовую. Уже при выгрузке эшелона на станции Охват получили первое боевое крещение. Немецкие самолеты сбрасывали бомбы, на бреющем полете расстреливали все живое, что попадалось на пути.
В памяти мелькают городки, станции, села, реки, озера, где пришлось проходить с боями. Много было выкопано окопов, построено блиндажей, землянок.
В ночь с 26 на 27 ноября 1942 года с учебным батальоном начали скрытые продвижения в районе деревни Ежевицы. Уже ворвались в окраинные строения. Немцы, обнаружив нас, открыли беспорядочный пулеметный огонь, повесили над нами осветительные ракеты. Видимо, наше командование рассчитывало на внезапность ночного удара. Но не получилось. Пришлось отходить назад и закрепляться на высотках.
Немец, как они и ожидали, утром попытался отбить у нас высотки. Он атаковал в нескольких местах, хорошо поддерживая пехоту минометным огнем.
Минометный огонь немцев не затихает, это заставляет нас глубже закапываться в снег, долбить мерзлую землю. Неожиданно с одной, а потом и с другой стороны взрываются мины. Всем существом почуял, что меня засек немецкий наблюдатель. С четвертого захода он все же накрыл его. Он почувствовал сильный удар в правое плечо. Мне сначала показалось, что ком мерзлой земли от взрыва мины угодил в меня. Почуяв рядом смерть, инстинктивно резко сворачиваю в сторону. Этот хитрый маневр, видимо, сбил с цели моего противника. Во всяком случае, вокруг меня мины больше не рвались. Позже, он увидел, что его шерстяная варежка на правой руке пропитана густой кровью. Не ком мерзлой земли ударил, а осколок мины, пробив шинель, впился в головку плечевой кости. Кровь, стекая по руке, наполняла варежку. Он сразу сник. Он ревел как последний дурак. Стыдно даже в этом сознаваться. Но это было. Ревел не от страха и не от боли. Ее он не чувствовал. Эта боль появится позже в чистеньких госпиталях. А от того, что может случиться потом, что он не будет художником. Ведь рука-то правая. И еще ему жалко было расставаться с друзьями- товарищими.
Лечился в глубоком тылу в городе Кирове, в Эвакогоспитале номер 3157.
В войну талантливые художники, порой находясь в невероятных условиях фронтовой жизни, оставили бесцельные документы Великой Отечественной Войны, отразив ее в рисунках, беглых набросках, этюдах. И сейчас этим реликвиям цены нет. Ибо они точнее, достовернее, проникновеннее показывают простого человека на войне, чем многочисленные картины, скульптуры, созданные после, где, так сказать, заданная тема довлела над художником. Живые рисунки, выполненные на случайных обрывках бумаги, никогда не заменят и самые талантливые фоторепортажи, потому что в них художник оставил частицу своего сердца. Очень жалею, что многие моирисуночки исчезли, но и то, что сохранилось впоследствии оказалось хорошим подсобным материалом в работе над военными картинами.
В середине ноября 1945 года меня демобилизовали из армии. Началась мирная жизнь – без войны.
По этому небольшому отрывку моих воспоминаний видно, что я был настолько увлечен искусством, что даже в самые тяжелые моменты жизни мечта стать художником не покидала меня. Я жил этой надеждой все четыре года войны. Моя мечта начала сбываться осенью 1946 года, когда был зачислен в Художественный Институт имени В. И. Сурикова.
Воспоминания Алексея.
Моя судьба сложилась несколько по-другому, чем Сергея. На одном из конкурсов «Наша Родина» в 1939 году я был удостоен первой премии. Вот так, однажды утром, живя в глубокой провинции я проснулся знаменитым. Благодаря этой премии я без экзаменов был зачислен в московскую среднюю художественную школу.
Когда в 1941 году началась война, я уже был в Бежеце у родителей на каникулах. Испытал и жуткий страх, когда немецкие самолеты на бреющем полете гонялись за нами, мальчишками. Вот так и жили от бомбежки до бомбежки, а немцы подходили все ближе к нашему городу. И когда они были почти у ворот, мы с последним эшелоном эвакуировались в Свердловск.
Трудился, как и все рабочие, без всяких скидок на малолетний возраст – на разметке танковых моторов. Особенно тяжелыми были ночные смены, неодолимо хотелось спать, а уж голод был постоянным спутником.
Я уже потерял всякую надежду найти свою школу, написал письмо в Башкирию, куда была эвакуирована школа своему учителю С.П.Михайлову, который незамедлительно прислал мне вызов. За время моего путешествия до школы сделал более десяти пересадок, ночевал, где попало, ел, что перепадет. Но у меня была большая цель – еду учиться, а когда есть цель, все преграды нипочем. Приехал в Мелеуз. Дальше ни поезд, ни автобус не идет. 25 километров надо идти пешком. К Воскресенску подходил уже к вечеру, вернее, не шел, а летел. Теплая встреча моих друзей и учителей вдохновила меня, и я сразу вошел в ритм новой жизни. Именно воскресенский период определил весь мой дальнейший путь в искусстве. Условия нашего существования были далеко не идеальными, но такого расцвета, как вбашкирский период, больше никогда не знала. То, что мы получили там, стало фундаментом многих из нас на всю жизнь. Режим был строгим и заполнен до предела. С утра обычно специальные, потом общеобразовательные предметы. И все-таки несмотря на все эти сложности, находилось время для мальчишеских забав и развлечений. Молодая энергия порой перехлестывала через край.
Из эвакуации в безлюдную Москву местами тронутую бомбардировками, с висящими в небе аэростатами мы прибыли не только повзрослевшими, но и с суровой жизненной закалкой, с убеждением, что мало лишь обладать мастерством, надо еще уметь передать своим искусством людям что-то самое важное, самое сокровенное. Там где-то еще полыхала война, а мы стремились постигать высоты искусства. Оказывается, мы тоже были нужны стране, раз она не бросила нас на произвол судьбы. В военной и суровой Москве мы увидели, что искусство живет и действует.
В пустующей Третьяковке была организована выставка художественной школы, прибывшей из Башкирии. Осенью 1944 года многие ребята, окончившие вместе со мной школу, поступили в суриковский институт. Ко времени прихода в институт, уже было создано немало прекрасных произведений о войне художниками старших поколений. Мы, молодая поросль, тоже стремились создать что-то интересное. Мой диплом «На каникулы» подсказан временем, когда все жили победой.
В астраханском рыбном крае в 1947 году проводили институтскую летнюю практику. Здесь не было боев, но следы войны чувствовались во всю. Для нищего и голодного студента двухмесячное пребывание на рыбных промыслах, где отъедались стерляжьей ухой, осетриной, черной икрой был настоящим раем. Край полюбился нам. И позже, когда окончили институт, приезжали пописать здесь этюды.
Памятными для нас стали поездки в белорусское село Низок на летние каникулы. Были созданы картины «На каникулы», «У колодца», «В поле. Самолеты летят», в которых угадываются отзвуки минувшей войны.
После окончания института, по распределению, три с лишним года работал в Минске. Разрушенный до основания город на наших глазах возвращался к жизни.
После окончания института, по распределению, три с лишним года работал в Минске. Разрушенный до основания город на наших глазах возвращался к жизни.
Поделиться с друзьями: